Культурный дневник

На главной площади Локарно меня просят подписать петицию — ее авторы добиваются сохранения гигантского экрана, на котором по вечерам показывают фильмы под открытым небом. Экран, спроектированный в 1970 году архитектором Ливио Ваккини, решено отправить на пенсию, но ревнители традиций сочли замысел кощунственным.

Возможно, это единственная претензия, которую можно предъявить руководству кинофестиваля в Локарно. Команде во главе с кинокритиком Джоной Надзаро удалось найти идеальный баланс между коммерческими сеансами на том самом исполинском экране, незаурядной конкурсной программой и тщательно подготовленными ретроспективами.

В прошлом году Раду Жуде представлял в Локарно фильм "Сон №2", смонтированный из записей камеры наблюдения, направленной на могилу Энди Уорхола. С увлечением Уорхолом связан и его новый фильм "Дракула" — не забудем, что историю трансильванского вампира рассказывали не только Мурнау, Херцог и Мэддин, но и Пол Моррисси в разнузданном фильме Andy Warhol’s Dracula. Синефил обнаружит отсылки не только к знаменитым киноверсиям романа Брэма Стокера, но и к недавним "Кровопийцам" Юлиана Радльмайера, решившего обыграть метафору Карла Маркса об эксплуататорах-вампирах. Фильм-винегрет Жуде больше всего похож на прозу Сорокина, заимствующего стили, меняющего регистры, передразнивающего классиков, перемешивающего соцреализм с гиньолем. Всё годится для повести про ненасытного графа — даже румынская новелла 60-х годов о любовном романе между скрытным водителем грузовика и простодушной крестьянкой. В финале героиню пронзает, точно вампира, железный кол, а колхозное молоко окрашивается кровью. Раду Жуде объясняет, что его Дракула — это кинематограф.

Второй фильм подряд Жуде снимает на айфон (правда, шутки ради добавляет сцены, сгенерированные ИИ), а Александр Коберидзе в фильме "Сухой лист" вновь использует древнюю камеру телефона Sony Ericsson W595, выпущенного в 2009 году. Получается изображение возмутительно низкого качества, зато пейзаж начинает походить на картину Боннара или Валлоттона. Камера этого телефона преображает цветы и деревья, коров и свиней, а вечерние тени превращает в инопланетных пришельцев. В таких ирреальных декорациях разворачивается неправдоподобный сюжет. Отец-математик разыскивает дочь, отправившуюся фотографировать деревенские футбольные поля и неизвестно где сгинувшую. Его спутник, а также аборигены, которых герой расспрашивает по пути, отсутствуют на экране, лишь голоса доносятся из пустоты. Никто пропавшую Лизу не видел, хотя она побывала во всех деревнях, которые камера старого телефона превратила в зачарованные острова. В коллекции футбольных полей можно обнаружить отсылку к каталогам Питера Гринуэя, а диалоги с невидимыми собеседниками словно сочинены Раулем Руисом. Александр Коберидзе упоминает книгу, которая вдохновляла его фильм об исчезающем времени и бесплодных попытках его догнать — это андалузская элегия Хуана Хименеса "Платеро и я". Главную роль сыграл отец режиссера, музыку написал его брат. Встречу со зрителями после премьеры Александр Коберидзе начал с заявления в поддержку протестов против диктатуры в Грузии.

Премьера одного из лучших фильмов 2024 года — "Боганклох" — прошла в Локарно, а в этом году в главном конкурсе оказалась новая работа Бена Риверса Mare’s Nest (идеальный перевод — "Небывальщина", но, во избежание путаницы, остановимся на "Иллюзии"). Риверс заворожен эффектами, которые порождает восьмимиллиметровая кинопленка, помогающая создать герметичный мир, где нет взрослых, а дети-троглодиты ведут глубокомысленные беседы. В фильме использованы диалоги из пьесы Дона Деллило, но напоминает он и произведения панического театра — например, "Кладбище автомобилей" Фернандо Аррабаля. Рецензент "Гардиан" отмечает сходство с античными драмами Пазолини, и в самом деле мы встречаем Минотавра, а его узилище, живописный лабиринт — это подлинный арт-объект на острове Менорка.

10 лет назад Абделатиф Кешиш был модным режиссером, и "Жизнь Адель", получившую Золотую пальмовую ветвь, обсуждали повсеместно. Но вскоре его карьеру разрушили обвинения в сексуальных домогательствах и неподобающем поведении, так что цикл "Мектуб, моя любовь", который Кешиш начал снимать после успеха "Адели", был растоптан скандалом: вторая часть ("Интермеццо") после премьеры на Каннском кинофестивале исчезла бесследно и ее мало кто видел. Третью несколько лет не хотели показывать, и надо отдать должное фестивалю в Локарно, решившемуся включить ее в главный конкурс. Режиссер на премьеру не приехал (сообщают, что он серьезно болен), и актерам пришлось отвечать на пресс-конференции на нелюбезные вопросы о его поведении на съемочной площадке.

Второстепенная американская актриса (впечатляющая роль Джессики Пеннингтон) приезжает во французский курортный город Сет и ведет себя, как избалованная самовлюбленная стерва. Она жадно и некрасиво ест, хамит официантке, неумеренно пьет виски и готова отдаться любому мужчине, не задумываясь о чувствах ревнивого мужа-продюсера. Но и скромная крестьянка Офелия, вовсе не развращенная славой, изменяет жениху, беременеет от любовника, готовится перед свадьбой сделать аборт и не задумывается об аморальности своего выбора. Бессовестные женщины разрушают жизни наивных мужчин, не ведающих о размахе их коварства. Можно предположить, что в этом сюжете зашифрован ответ Кешиша на обвинения, выдвинутые актрисами.

Отборщики фестиваля в Локарно питают склонность к диковинным неформатным картинам, вроде сербской фантазии "Линии желания". Она начинается сценой весьма неортодоксального анонимного секса в белградском парке, а потом зрителю дают понять, что это метафора и на самом деле персонажи блуждают в пустыне отчуждения. Вампирскую тему, увлекающую Раду Жуде, продолжает Эдуардо Казанова в фильме "Молчание", увязывающем ранние этапы эпидемии СПИДа с историей семейства кровопийц-долгожительниц. Джулио Базе в фильме "Евангелие от Иуды" с участием Руперта Эверетта и Абеля Феррары, превратил апостола-предателя во владельца борделя и брата Марии Магдалины — возможно, ради того, чтобы оправдать эротические эпизоды.

Жюри главного конкурса отметило наградами столь же небанальный фильм "Белая улитка", снятый в Минске на русском языке. В 2015 году интерес к истории космических полетов Лайки и других советских животных привел Эльзу Кремзер и Левина Петера из Вену в Москву, где они встретили стаю бродячих собак, наблюдали за их жизнью и сняли документальный фильм Space Dogs. В 2024 вышел сиквел, Dreaming Dogs, тоже снятый в Москве, — о печальной судьбе бездомной женщины, которую утешают бездомные псы.

Смотри также

Без поводков и ошейников. Два фильма о московских собаках

И вот первая игровая картина — некрофилическая драма о начинающей модели из Минска, мечтающей покончить с собой. "Порок и смерть язвят единым жалом": героиня хитроумно заводит дружбу с работником морга, на досуге рисующим трупы. Сюжет, вполне подходящий для страны, где осталось не так уж много живого.

Архив умершего от СПИДа в 1989 году режиссера Говарда Брукнера таит немало сокровищ, и в июне его племянник Аарон представлял на фестивале в Болонье отреставрированную версию фильма "Роберт Уилсон и "Гражданские войны" — портрет театрального режиссера. Уилсон — в инвалидной коляске — присутствовал на премьере, рассказывал анекдоты, и, возможно, это было одно из последних его появлений на публике.

В Локарно Аарон Брукнер привез фильм Nova ’78, смонтированный из материалов, найденных в архиве его дяди, писавшего работу о творчестве Уильяма Берроуза и запечатлевшего Nova Convention, фестиваль в честь писателя, организованный в Нью-Йорке в 1978 году. Конечно, интересно смотреть на Тимоти Лири, Брайона Гайсина, Аллена Гинзберга, Патти Смит, Филиппа Гласса, Фрэнка Заппу и прочих участников фестиваля, но всех затмевает сам Берроуз, идеально замаскировавшийся под добропорядочного пенсионера — костюм-тройка, тирольская шляпа, трость. За фальшивым фасадом прячется жгучая ненависть ко всему "нормальному" — в первую очередь, государству, которому Берроуз противопоставлял безжалостную силу "диких мальчиков". Аарон Брукнер справедливо заметил на премьере, что такого события, как Nova Convention, никогда уже не будет, поскольку нет и не может быть столь влиятельных писателей, как Берроуз, отец панк-культуры.

В том же самом 1978 году, когда в Нью-Йорке чествовали Берроуза, в Италии упразднили государственные сумасшедшие дома. В 1995 году режиссер Пиппо Дельбоно обнаружил в одном из таких полураспущенных учреждений глухонемого микроцефала, который провел там всю свою жизнь — 46 лет. Этот пациент не умел читать, не знал жестового языка, так что общение с ним было затруднено. Но все же Дельбоно разглядел в нем талант великого драматического актера и пригласил в свой театр. Маленький человек получил сценическое имя Бобо, стал звездой, выступал на лучших сценах мира, бывал и на гастролях в России. Дельбоно не расставался с ним 30 лет и называл своим лучшим другом, братом и отцом. В 2019 году Бобо умер, и сейчас, после пятилетнего траура, Дельбоно снял про него фильм. Мы видим руины сумасшедшего дома, в котором вырос Бобо, и это зрелище дарует некоторую надежду.

Фестиваль в фестивале – ретроспективная программа, подготовленная группой историков кино под предводительством Эхсана Хошбахта и предлагающая новый взгляд на британский послевоенный кинематограф. Общеизвестные фильмы Дэвида Лина и Джозефа Лоузи соседствуют с забытыми и труднодоступными, такими как "Три странные сестры" (1948) — замысловатый гибрид мистики и социальной сатиры по сценарию поэта Дилана Томаса. Или макаберный нуар бразильского интеллектуала Альберто Кавальканти "Они сделали меня беглецом", шокировавший в 1947 году публику своим натурализмом. Одна из задач ретроспективы — воскресить незаслуженно забытые имена. В первую очередь, речь идет о режиссере Лэнсе Комфорте. Его детектив "Гавань соблазна" (1947) выглядит намного живее, чем знаменитая экранизация того же романа Сименона "Человек из Лондона", предпринятая в 2007 году Белой Тарром. Составителям ретроспективы "Большие надежды" удалось уловить дух времени и подчеркнуть сквозные темы, так что из одного фильма в другой переходят персонажи — эксцентричная аристократка, блондинка-глупышка, искушенный антиквар, циничная барменша, всезнающий сыщик, измученная домохозяйка, гангстер-психопат, хороший парень, бежавший из тюрьмы. Программа завершается фильмом "Подглядывающий". В 1960 году он породил скандал, был растерзан критиками и пустил под откос карьеру Майкла Пауэлла, а сегодня кажется первым свидетельством начала новой эпохи.

У фестиваля в Локарно есть своя программа реставрации старых фильмов, и среди достижений этого сезона — "Год первый" (1974) Роберто Росселини и "Каннибалы" (1970) Лилианы Кавани. Джона Надзаро поясняет, что эти политические картины резонируют с нынешней эпохой, когда Европа вновь стоит перед опасностью правого поворота. Но если дотошное жизнеописание лидера христианских демократов Альчиде де Гаспери вряд ли может вдохновить на размышления о сегодняшнем дне, антиутопия Кавани кажется вполне актуальной. В тоталитарном государстве запрещено хоронить убитых "бунтовщиков", и обыватели, спешащие по своим делам, перешагивают через трупы, валяющиеся на улицах. Нечто подобное теперь происходит повсеместно.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться

Главные действующие лица истории окружены множеством персонажей, чья роль в больших событиях кажется незначительной или ничтожной. Но стоит присмотреться – и выясняется, что роль эта может быть и значительной, и даже решающей. Сегодня, когда российские власти охвачены шпиономанией и кого ни попадя объявляют "иноагентом", уместно рассказать о незаурядной женщине, которую историки и мемуаристы объявили шпионкой в угоду занимательности.

Она жила на рубеже XVIII и XIX веков. Впервые я узнал ее имя много лет назад, читая книгу Натана Эйдельмана "Грань веков", посвященную заговору против императора Павла Петровича. Вот что там про нее написано:

К осени 1800 г. дело зашло далеко. Заговор едва не погиб, когда (по словам Палена) царь чуть не обнаружил у него конспиративную записку Панина к наследнику; в серьезную "мужскую интригу" вторгается прекрасная агентка Наполеона некая госпожа Бонейль (другой платной шпионкой Франции была актриса Шевалье – влиятельная фаворитка Кутайсова и Павла). Близость "красотки Бонейль" с Ростопчиным и одновременно с Паниным, судя по французским источникам, помогла компрометации Панина и тем облегчила русско-французский альянс.

Ростопчин, Кутайсов, Панин, Пален... Первые сановники империи! И тут же подвизается "прекрасная агентка".

Кто такая эта госпожа Бонейль? Эйдельман ссылается на книгу Казимира Валишевского о Павле и на мемуары графа Армана Франсуа д’Аллонвиля – роялиста, эмигрировавшего в Россию и поступившего на русскую военную службу. Книжки занятные, но им в свою очередь не хватает ссылок на первоисточники.

Вот еще один исторический опус – Николай Троицкий, "Гражданин Бонапарт":

Все это в общих чертах, а многое и в подробностях Наполеон узнавал из разных источников. Кроме дипломатии, прессы и слухов он использовал свою, довольно необычную, платную агентуру в Петербурге. То были две "красотки", вкравшиеся в доверие к наиболее влиятельным особам петербургского двора, вплоть до самого Павла, и добывавшие, а затем доставлявшие Наполеону ценнейшую информацию. Одна из них, актриса по фамилии Шевалье, стала фавориткой царского любимца графа И. П. Кутайсова, а возможно, и царя...

Другая разведчица первого консула, некая Каролина де Бонейль (она же Аделаида Рифлон), "дочь золотаря-живодера из Буржа", как пишет К. Валишевский, была близка с вице-канцлером Н. П. Паниным, который ратовал за союз России с Англией против Франции, и одновременно с фактическим руководителем Коллегии иностранных дел Ф. В. Ростопчиным – сторонником русско-французского союза. Такой альянс позволял разведчице добывать и сообщать в Париж вдвойне полезную информацию.

И ссылки на Эйдельмана с Валишевским. Что ж, смотрим Валишевского:

Близкий человек к супругам Шевалье, пьемонтец по имени Мерш, или Мермес, попался вместе с ними в одном скверном деле из-за взяточничества. Он замешал туда же одну француженку, Каролину де Бонёйль, или по-настоящему Аделаиду Рифлон, эмигрантку, по ее словам, тоже состоявшую, как полагали, на службе у Первого Консула, несомненную авантюристку, и, несмотря на это, все же принятую в Гатчине...

Эта авантюристка, дочь золотаря-живодера из Буржа, уже объездила Европу и испробовала свои способности к обольщению и интриге при Мадридском дворе. Приехав через несколько месяцев в Берлин, она хвалилась перед Бёрнонвилем (посол Франции при прусском дворе. – В. А.) услугами, оказанными ею в Петербурге. Она хвасталась "нежной дружбой", связывавшей ее с Ростопчиным, и намекала на то, что другие отношения позволили ей, благодаря частым встречам, оказать еще выше влияние, полезное французскому делу. В возрасте, который трудно было определить, она сохраняла еще некоторую прелесть и, по-видимому, старалась обратить внимание на красоту молодой девушки, выдаваемой ею за свою племянницу. Кажется, сам Панин вкусил прелести той или другой.

Откуда взялся "золотарь-живодер"? Валишевский себя ссылками не утруждает.

Наконец, у нас есть подробный текст под названием "Похождения французской авантюристки в Испании и России при Павле I", опубликованный в журнале "Исторический вестник" в 1901 году. Я скопировал его давным-давно и задвинул в долгий ящик в надежде когда-нибудь покопаться в этом сюжете.

Это пересказ статьи Эрнеста Доде из журнала La revue hebdomadaire. Эрнест Доде – сводный брат писателя Альфонса Доде и, что немаловажно в данном случае, монархист. Он тоже написал кучу романов, а в промежутках сочинял беллетризованные исторические очерки в духе Эдварда Радзинского. В 1903 году он выпустил книгу "Заговорщики и комедианты". В нее вошел и очерк про авантюристку.

Именно в этом сочинении впервые появляется "золотарь и живодер" (книга Валишевского "Павел I" вышла в 1912 году). "Последующее расследование, – пишет Доде, – показало, что ее отец был maître des basses в Бурже – иными словами, ассенизатором и живодером". Словарь Французской Академии объясняет, что maître des basses – это "мастер низких работ", должностное лицо муниципалитета, в задачу которого входили "уничтожение трупов, очистка уборных, прочистка канализации, истребление бродячих собак и т. д."

"Как ей удалось до такой степени скрыть низость своего происхождения? – вопрошает Эрнест Доде. – Каким образом она приобрела такое воспитание, образование, придавшие ей столько шарма, элегантности, подчеркивавшей ее красоту, изысканность манер, чистоту вкуса – короче говоря, аристократизм? В этом отношении мы можем только гадать, поскольку мы ничего не знаем о ней до момента ее прибытия в Мадрид".

Не мы, а вы, как говорит персонаж советской комедии. Дама, о которой пишет Эрнест Доде, не принадлежала к высшей французской знати, но и к низам общества тоже.

Мишель де Бонней (если пользоваться современными правилами транслитерации) родилась в 1748 году на острове Бурбон – заморском владении Франции в Индийском океане (Бурбоном пожелал назвать его Людовик XIV, а теперь он называется Реюньон). Ее отец Жан Сотуари был генеральным прокурором, а впоследствии губернатором острова и по совместительству плантатором (Реюньон специализируется на возделывании сахарного тростника). В семье было четверо детей, из них три дочери. О сыне ничего не известно, а дочери оставили заметный след во французской культуре и истории. Отец отправил их к тетке в Бордо, где они и воспитывались и получали образование.

Их называли креолками за экзотическую по тем временам внешность – вероятно, креолкой была их мать. В Париже две сестры вошли в кружок модных поэтов и художников, к которому принадлежали Эварист Парни и Антуан Бертен (оба – уроженцы Реюньона), познакомились с портретисткой Элизабет Виже-Лебрен, скульптором Жан-Батистом Лемуаном, живописцем Александром Росленом и другими. Бертен сделал своей музой старшую из сестер, Мари-Катрин. В его элегиях Les Amours она выведена под именем Эвхарисы. (Так зовут нимфу из романа Франсуа Фенелона "Приключения Телемака", в которую влюблен главный герой.) Отец, однако, не благословил их брак, и Мари-Катрин вышла за богатого судовладельца, а Бертен утешился с другой музой. Мишель Бонней, в свою очередь, воспевал под именем Камиллы Андре Шенье, а Парни – под именем Элеоноры. Третья, младшая сестра Франсуаза-Огюстена рано вышла замуж, родила двух дочерей, овдовела, стала хозяйкой политического салона, вышла вторым браком за Жан-Жака Франсуа Дюваль д’Эпремениля, юриста и политика, чья запутанная судьба привела в конце концов их обоих на гильотину.

Средняя сестра тоже в девках не засиделась. Мужем Мишель стал Жан-Сирил Гюнон де Бонней – дворянин на службе у графини д’Артуа, жены младшего брата короля. Когда муж был назначен первым камердинером старшего брата короля графа Прованского, Мишель стала одним из главных украшений его резиденции – Люксембургского дворца. Перечислять ее титулованных любовников можно долго. Она была знакома с разоблачителем масонов и иллюминатов аббатом Огюстеном Баррюэлем и с графом Калиостро, посвятившим ее в свои тайны и обряды египетского масонства, что бы это ни значило (муж ее сестры Дюваль д’Эпремениль был адвокатом Калиостро на знаменитом процессе об ожерелье королевы).

Когда грянула революция, Мишель де Бонней приняла участие в различных контрреволюционных проектах, в том числе в неудачной попытке организации побега королевской семьи. Помогла мужу бежать из Парижа накануне Сентябрьской Резни – серии повальных бессудных казней в сентябре 1792 года. Участвовала в попытках роялистов спасти Людовика и Марию-Антуанетту от гильотины, за что была арестована и заключена в тюрьму Сен-Пелажи. Каким-то чудом спаслась от смертной казни, ушла в подполье, под именем Жанны Рифлон была связной с шуанами Вандеи.

Этой яркой биографии уже достаточно для захватывающего повествования. Но наша история только начинается. В июле 1796 года Мишель де Бонней прибыла в Испанию.

***

В ту самую ночь с 20 на 21 июля 1791 года, когда из дворца Тюильри бежал со своим семейством Людовик XVI, то же самое сделал его старший брат Луи-Станислас-Ксавье граф Прованский, он же, по официальной титулатуре, Месье. Но ему, в отличие от короля, побег удался. Никому ничего не сказав, он покинул свой Люксембургский дворец в английском платье вместе с приближенным, гардеробмейстером Антуаном Луи Франсуа де Безиардом, который все это и организовал. Они сели в фиакр, имея на руках паспорта англичан Майкла и Дэвида Фостеров. На набережной де Конти у Колледжа четырех наций их ждала дорожная карета. Вскоре они были в Австрийских Нидерландах, в Брюсселе.

Когда в Париже 21 января 1793 года казнили Людовика XVI, граф Прованский провозгласил королем своего семилетнего племянника Луи-Шарля, а себя – регентом (хотя еще жива была мать короля, Мария-Антуанетта). Поскольку король томился в узилище, граф Прованский стал вождем французских роялистов. В июне 1795 года Людовик XVII умер, и граф Прованский с полным основанием и по праву объявил себя королем Людовиком XVIII. Однако европейские державы признавать его законным монархом не спешили. Якобинскую диктатуру сменила Директория, но и при новой власти Франция продолжала воевать со всей Европой, и воевать успешно. Державы хотели мира, а король осложнял эту задачу.

Даже постоянного местожительства у него не было. В апреле 1796 года Венецианская республика, напуганная итальянской кампанией генерала Бонапарта, изгнала короля-скитальца из принадлежавшей ей Вероны. И вовремя: 4 июня французские войска заняли Верону. Людовик временно поселился в Бланкенбурге, городе во владениях герцога Брауншвейгского. Еще несколько лет назад он был успешным предпринимателем, дельцом, зарабатывающим деньги отнюдь не феодальным способом (историк Филип Мэнселл называет его "самым капиталистическим из Бурбонов"), но теперь потерял все и должен был полагаться на щедрость европейских монархов, прежде всего Екатерины II. Однако и матушка, уклонившись от участия в коалиции, не спешила приглашать к себе монарха без королевства, хотя охотно принимала его посланцев. "Он больше не был тем блистательным графом Прованским, самым язвительным человеком при дворе Людовика XVI; он был изгнанником – изгнанником, облаченным в латы своего упорства и своих иллюзий, и даже тягостные испытания ссылки не заставили его отказаться от своих прав". Так пишет Доде о Людовике этого периода в другой своей работе – "Бурбоны и Россия во время французской революции»"

Представители Людовика находились при европейских дворах на полуофициальном положении, в том числе в тех столицах, которые уже заключили мир с Францией и аккредитовали у себя послов Директории. Именно такая ситуация сложилась в Испании. Вскоре после Пруссии, в июле 1795 года, она подписала в Базеле мирный договор с Францией. За это первый министр королевства Мануэль Годой получил титул "князь мира" (príncipe de la Paz).

Послом Франции в Мадриде стал бригадный генерал Катарин-Доминик Периньон. Агентом Людовика в Испании был Жозеф-Анн-Огюст-Максимильен герцог де Крой д’Авре. "Я содрогаюсь, видя столь важные интересы в настолько простодушных руках", – писал о нем тот самый Безиард, что устроил бегство Месье из Парижа и получивший в награду титул графа д’Аваре. Мануэль Годой, хоть и подписал вынужденный мир с республикой, благоволил французским роялистам, коих собралось тогда в Мадриде немало.

Осенью 1795 года герцог д’Авре сообщил о своих переговорах с Годоем представителю Людовика в Англии герцогу Франсуа-Анри д’Аркуру, а тот показал депешу русскому послу в Лондоне Семену Воронцову. "Король Испании, – гласило послание, – полностью признал права Его Величества Короля Франции, и что он всегда готов в полной мере их поддерживать с того самого момента, когда Его Величество будет восстановлен на своем Троне". На это Воронцов саркастически замечал: "Никогда не видел ничего столь смешного, смешанного с такой жестокостью". Хуже того: в августе 1796 Годой и Периньон от имени своих стран заключили военный союз против Англии.

***

Именно в этот момент перед Периньоном предстала, дабы завизировать свой паспорт, француженка, назвавшаяся мадам Рифлон. Посол, пишет Доде, "был буквально ошеломлен, увидев красивую, стройную брюнетку с редкой утонченностью черт, на чьем очаровательном лице сияли очень большие и выразительные глаза". Но еще больше его, человека отнюдь не знатного происхождения, впечатлила ее манера держать себя. "Все в ее речи свидетельствовало об изысканном образовании, большой образованности, многочисленных и блестящих связях и глубоком знании людей и вещей своего времени". В Мадрид она приехала будто бы потому, что вложила свои средства в одно здешнее коммерческое предприятие.

Вскоре она уже царствовала в посольстве, а его штат исполнял ее малейшие прихоти. Интимная связь мадам Рифлон с послом ни для кого не была секретом. В то же самое время она завязала близкие отношения с герцогом д’Авре, а тот устроил ей аудиенцию у первого министра Годоя. "Дело в том, – объясняет Доде, – что она приехала туда с намерением вступить в интимную связь с генералом Периньоном, герцогом д’Авре и Князем Мира и продать их тайны тому, кто больше заплатит, даже если это означало бы обмануть их всех". В довершение картины добавим ускользнувший от внимания Доде факт интимной связи герцога д’Авре с супругой Периньона. Но Годой, фаворит королевы Марии Луизы, человек, как выражается Доде, "прогнивший пороками", остался равнодушен к чарам креолки, хотя и осыпал ее драгоценностями.

Было бы удивительно, если бы во французском посольстве не нашлось желающих доложить в Париж о сомнительном знакомстве посла. Это сделал первый секретарь по фамилии Лабен. Как выясняется из его письма министру иностранных дел Шарлю Делакруа, он был специально приставлен к послу для наблюдения за этим "благородным и прекрасным человеком, ни никуда не годным дипломатом". "Это чистая правда, гражданин министр, – писал Лабен, – что Рифлон полностью обманула посла. Каждый день, покидая его объятия, она раскрывала герцогу д’Авре тайны посольства".

Периньон покаялся перед министром, но так и вошел в историю как жертва "медовой ловушки", да еще и рогоносец.

Между тем мадам Рифлон едет в Лондон, обольщает там представителя Людовика XVII герцога д’Аркура, а оттуда отправляется к королю в Бланкенберг, "горячо рекомендованная" обоими агентами. Принял ли ее король – неизвестно, архив молчит. "В Бланкенберге мы внезапно теряем след прелестной француженки, – пишет Доде. – Подобно метеору она исчезает либо потому, что король не пожелал вступать с ней в контакт, либо потому, что, будучи мудрее д'Авре, он оценил ее как существо ужасно опасное, всегда готовое предать за деньги и, следовательно, недостойное доверия".

Зная заслуги Мишель де Бонней перед монархией, можно не согласиться с такой характеристикой (Доде их не знал, но до Людовика эти сведения почти наверняка дошли), но правда и то, что в те годы многие отличились своей беспринципностью (самый яркий пример – конечно, Талейран, служивший и Директории, и Наполеону, и Людовику). Позволительно высказать и еще одно предположение: Бонней могла исполнять функцию посредника между королем-скитальцем и Парижем, где зрела идея конституционной монархии.

В сочинении Доде еще масса всяких занимательных подробностей, но нас интересует ее пребывание в Петербурге.

Покуда она обольщала послов в Мадриде и Лондоне, в России 6 ноября 1796 года сменился самодержец: Екатерина II почила в бозе, и на престол взошел ее сын Павел Петрович. Это почти сразу же изменило и положение Людовика XVIII, и всю вообще ситуацию в Европе. Мишель де Бонней суждено было сыграть в этих перипетиях немалую роль.

Мы не знаем, каким образом она попала в Россию. Еще в феврале 1793 года Екатерина II подписала именной высочайший указ "О прекращении сообщения с Франциею, по случаю происшедшего в оной возмущения и умерщвления короля Людовика XVI", согласно которому, в частности, строжайше возбранялся въезд в империю французов, за исключением тех, "которые чужды быв неистовства своих соотечественников, захотят жить при исповедании природной их христианской веры под защитой Наших законов; но и таковые не инако впускаемы быть долженствуют, как по свидетельству французских Принцев и именно обоев братьев покойного Короля, графа Прованскаго и графа д'Артуа, также принца Конде и по предварительном через ближайших Наших к ним Министров испрошении дозволения Нашего на прибытие таковым в Россию для вступления в службу, или же для художеств и ремесл, с тем, что по въезде их в границы Наши обязаны они учинить сказанное в шестой статье сего указа под присягой отрицание" (то есть дать присягу на верность королю).

Указ этот оставался в силе и при Павле. То есть о въезде Бонней в Россию должны были ходатайствовать сам король или его братья, родной или двоюродный, причем дозволение должно было быть получено через российского посла. Так что, всего вероятнее, Людовик ее все же принял и, более того, послал в Россию.

Разумеется, ни в какую службу она не поступила и никакими художествами и ремеслами не занялась. Она вела светский образ жизни и через салон мадам Шевалье свела близкое знакомство с графом Федором Васильевичем Ростопчиным, занявшем при Павле пост первоприсутствующего Иностранной коллегии, оттеснив на вторые роли Никиту Панина. Ростопчин выступал за сближение с революционной Францией и был верным паладином Павла, а Панин – англофилом и участником заговора против Павла. После того, как в октябре 1797 года Австрия подписала мир с Директорией, Англия единственная осталась в состоянии войны с Францией.

Вот, кстати, еще одно свидетельство, на которое обычно ссылаются при упоминании имени Бонней. Его автор – драматург Август Коцебу, директор Немецкого театра в Петербурге. Он рассказывает о том, как один из Нарышкиных пытался добиться пересмотра завещания родственницы в свою пользу (именно эту историю пересказывает Валишевский).

Для ведения своего дела он избрал одного пьемонтца, человека, известного своею честностью, и поручил ему расположить в свою пользу госпожу Шевалье. Пьемонтец открылся господину балетмейстеру (мужу артистки. – В. А.), который сейчас спросил, на какую прибыль он мог разсчитывать. — "Вот в задаток ожерелье для madame", был ответ: "кроме того, приготовлено 60.000 рублей". —Шевалье потребовал вперед половину этой суммы. И на это наконец согласились. Тогда граф Кутайсов обратился к государю; но домогательство показалось Павлу несправедливым; он отказал наотрез и запретил впредь ему говорить об этом деле.

Долго скрывал Шевалье эту неудачу, пока наконец пьемонтец, через десятые руки, не проведал о ней. С ожерельем, пожалуй, готов он был разстаться, но 25.000 стал он требовать назад. Все было напрасно: насмешки и угрозы были ему единственным ответом. В такой крайности он прибегнул к одной француженке, которая появилась в Петербурге весьма загадочно: никто не хотел ее знать, а между тем император терпел ее в Гатчине, и она успела войти в сношения с некоторыми высокопоставленными лицами. Ее вообще считали – и по всей справедливости – агентом перваго консула.

Француженка все рассказал графу Ростопчину, а тот решил попробовать "ниспровергнуть своего конкурента Кутайсова. В итоге пострадал посредник при даче взятки, бедный пьемонтец. Его высекли кнутом, вырвали ноздри и отправили в нерчинские рудники.

В примечании к француженке Коцебу сообщает: "Каролина Бонейль (Bonoeil), приехавшая в Петербург в мае 1800 г. Не о ней ли говорит m-me Lebrun". И указывает номера томов и страниц мемуаров знаменитой портретистки, работавшей и жившей в Петербурге. Действительно, в указанных местах Элизабет Виже-Лебрён упоминает Mme. de Bonneuil, но всякий раз вскользь, в качестве своей компаньонки и любительницы хорошо провести время, как правило, с прибавлениями: "замечательная свой красотой", "хорошенькая как всегда". Но все эти упоминания относятся к парижскому периоду жизни мемуаристки.

Если верить Коцебу, Мишель Бонней прибыла в Россию уже после переворота 18 брюмера (9 ноября 1799 года), в результате которого Наполеон стал первым консулом с фактически неограниченными полномочиями.

Император Павел Петрович ненавидел революцию и безоговорочно признавал права Людовика на королевскую корону. Взойдя на престол, он уведомил об этом, в числе других монархов Европы, и Людовика, который упал было духом, узнав о кончине Екатерины ("Известие о ее смерти разразилось надо мною как громовый удар", – говорит он в записанных с его слов воспоминаниях), но, получив собственноручное послание Павла, тотчас приободрился. Вскоре Павел объявил, что принимает в русскую службу корпус принца Конде, составленный из эмигрантов и оставшийся без применения и довольствия после подписания австро-французского мира. А затем последовало и приглашение Людовику переехать в Россию (в ответ, впрочем, на его просьбу). "При каждом случае, – писал Павел, – могущем споспешествовать вашему счастию и спокойствию, я буду всеми мерами стараться предупреждать ваши желания".

Резиденцией ему был назначен дворец в Митаве (ныне Елгава, Латвия), построенный Бартоломео Растрелли для фаворита Анны Иоанновны герцога Курляндского Эрнста Бирона. Короля встретили с большой помпой. "Ремесленные корпорации, в церемониальных нарядах, предшествуемые местными военными и гражданскими властями, встретили меня при въезде в город; вдоль дороги к замку по обеим ее сторонам, расставлены были войска развернутым фронтом; из артиллерийских орудий гремели салюты", – так описал церемонию сам Людовик, называя прием "прямо-таки королевским".

В ноябре 1798 года Павел не только вступил во вторую антифранцузскую коалицию, но и возглавил ее. Русские войска вошли в Италию и Швейцарию. Эскадра вице-адмирала Ушакова направилась в Средиземное море.

***

Но вернемся к Мишель Бонней. Откуда взялась теория о том, что она была шпионкой Наполеона? О как сложно разобрать, что в ту эпоху было шпионажем, а что политической интригой, любовным приключением или просто сплетней! Часто все это было неотделимо одно от другого, еще чаще мнимое принималось за действительное.

Источник этой теории – все тот же опус Эрнеста Доде. В июне 1801 года Мишель Бонней объявилась в Берлине. Она пришла к французскому послу Бёрнонвилю, чтобы поставить визу в паспорт, выданный ей министром иностранных дел, теперь уже бывшим, Делакруа. Пьер Риэль де Бёрнонвиль знал ее прежде, но не видел почти полтора года. Естественно, он поинтересовался, где она пропадала. Мишель сказала, что пропадала она в России и если бы не унесла вовремя ноги, могла бы оказаться и в Сибири. Дальше она принялась рассказывать о своих российских приключениях, а посол записывать и пересылать эти россказни министру Талейрану. "Не думаю, – пишет Доде, – что в обширном собрании дипломатических документов, хранящемся в архиве Министерства иностранных дел, найдется более пикантная политико-галантная история, чем этот отчет Бернонвиля Талейрану".

И хотя Бернонвиль заклинал Талейрана не слишком доверять словам интриганки, Доде убежден: "в историях, которые Бёрнонвиль усердно повторяет, доля правды, по-видимому, значительно перевешивает долю лжи. Некоторые утверждения мадам де Боннёй настолько полно подтверждаются событиями, о которых она рассказывает, что приходится признать: на этот раз она была искренна, и всё, о чём она рассказывает, происходило именно так, как она рассказывает".

Доде, между прочим, цитирует Коцебу – насчет загадочности ее появления в Петербурге. И объясняет загадку покровительством Ростопчина (он называет их отношения "искренней и продолжительной дружбой"), которому она сумела внушить, что действует по поручению первого консула, желающего, как и Ростопчин, нормализации отношений между Парижем и Петербургом.

По ее словам, она "часто виделась с императором". Она, однако, отрицала, что сделалась его фавориткой, хоть это предположение ей и льстило. Бонней, по-видимому, довольно быстро разобралась в обстановке при дворе и кознях "английской партии", а также в том, почему император покровительствует Людовику XVIII и не желает идти на сближение с Французской республикой. Об интимной связи Бонней с графом Паниным в отчете ничего не говорится, равно как и о соперничестве любовниц двух фаворитов Павла, Ростопчина и Кутайсова.

Валишевский пишет в бульварном стиле, не затрудняя себя ссылками на источники: "В возрасте, который трудно было определить, она сохраняла еще некоторую прелесть и, по-видимому, старалась обратить внимание на красоту молодой девушки, выдаваемой ею за свою племянницу. Кажется, сам Панин вкусил прелести той или другой".

А Эйдельман излагает такую затейливую интригу:

Любопытно, что оплачиваемая Наполеоном красавица Шевалье, сама того не подозревая, работала против своего шефа и помогала Палену в его сложной комбинации.

Однако рядом другая дама, тоже выполняющая инструкции Парижа, – госпожа де Бонейль. Она, по-видимому, непосредственно отчитывается перед главой наполеоновской секретной службы Жозефом Фуше. Согласно публикатору материалов по ведомству Фуше, Бонейль как будто угадывала контригру противной стороны и старалась работать на первого консула, сначала сблизившись с Паниным и выведав некоторые его тайны, а затем через посредство "покоренного" Ростопчина. В результате получилась ситуация совершенно в духе Александра Дюма – конкуренция двух авантюристок, подстрекаемых из одного центра, Парижа, но ненавидящих, не доверяющих друг другу.

Остроумно, ведь Ростопчин и Кутайсов – и впрямь конкуренты. Но источник сомнителен, о чем мы еще скажем. А вот сюжет из переписки Бернонвиля с Талейраном.

В свое время в Мадриде (Павел уже взошел на престол) герцог д’Авре показал Мишель Бонней только что расшифрованную депешу из Митавы. Ее автором был граф д’Аваре (звучит похоже, но пишется по-разному: d’Havre и d’Avaray). В Митаве не было недостатка в сведениях о происходящем в Петербурге. Депеша д’Аваре содержала исключительно нелестные характеристики Павла и его царедворцев. "Вот каковы люди, к которым вы хотите ехать", – будто бы сказал своей пассии герцог. Пассия же мгновенно сообразила, что это идеальный компромат, "нашла возможность завладеть оригиналом депеши" (то есть попросту украла) и привезла ее с собой в Петербург.

Удобный, по ее мнению, случай пустить депешу в ход подвернулся в июне 1800 года, когда Павел согласился принять посланника Людовика по имени Луи-Шарль-Виктор де Рике де Караман. Мишель показала депешу Ростопчину, тот отнес ее императору. Павел пришел в бешенство и приказал взломать шифр Карамана и тщательно следить за его перепиской. В России дело перлюстрации и дешифровки дипломатической почты было поставлено отлично еще со времен Елизаветы Петровны. Вот откуда эта фраза в книге Эйдельмана: "Близость "красотки Бонейль" с Ростопчиным и одновременно с Паниным, судя по французским источникам, помогла компрометации Панина и тем облегчила русско-французский альянс". И ссылка на Валишевского, который цитирует депеши Бернонвиля Талейрану по очерку Доде (кажется, даже по русскому пересказу).

Так в чем же заключалась компрометация Панина? Еще одна цитата из Эйдельмана:

18 декабря. Фактический разрыв с эмигрантским французским двором Людовика XVIII, находившимся в России. 2 января 1801 г. его вышлют из страны, а Людовика XVIII лишат русской ежегодной пенсии размером в 200 тыс. руб. При этом в руки Ростопчина и Павла попадут, при помощи госпожи Бонейль, какие-то свидетельства о самостоятельных переговорах Панина с Бурбонами, и это усугубит опалу бывшего вице-канцлера.

О переписке Панина с Митавой стало известно из перехваченных депеш Карамана. Это и есть вклад Мишель де Бонней в политическую интригу, представлявшую собой главный нерв тогдашних международных отношений. С этого дня начинается стремительное сближение Павла и Наполеона. Но жить Павлу осталось немного. В ночь с 11 на 12 марта заговорщики убили императора.

Это был очень странный заговор. Все о нем знали или догадывались. Граф фон дер Пален, первый сановник империи и шеф Тайной канцелярии, вел себя замысловато: императора заверял, что нарочно примкнул к заговорщикам, чтобы вовремя пресечь преступные планы, однако же не пресек, а в самый решительный момент вдруг исчез и объявился лишь после убийства Павла. Если бы заговор не удался, он стал бы его палачом.

Теперь мы наконец подошли к вопросу о шпионаже. Еще раз повторим цитату из книги Эйдельмана:

Она, по-видимому, непосредственно отчитывается перед главой наполеоновской секретной службы Жозефом Фуше. Согласно публикатору материалов по ведомству Фуше, Бонейль как будто угадывала контригру противной стороны и старалась работать на первого консула...

Кто же этот публикатор? Это граф Арман Франсуа д'Аллонвиль, французский эмигрант, поступивший на русскую службу и воевавший с Наполеоном с составе русских войск. Во Францию он вернулся только после реставрации монархии. Ссылка Эйдельмана ведет в восьмой том его воспоминаний, изданный в Париже в 1834 году, на страницу 103, где имеется такой абзац:

Мадам де Бонней вскоре была выслана из России после перехвата одного из её конфиденциальных писем к Фуше, в котором были обнаружены следующие слова: "Я присутствовала на коронации императора. Я видела, как он выходил из Кремля. Впереди него шли убийцы его деда, рядом с ним – убийцы его отца, а позади – его собственные!!!"

И это – доказательство шпионажа в пользу Наполеона? Откуда д’Аллонвилю это известно? Он служил в армии, а не в тайных канцеляриях, доступа к архиву Фуше не имел. Где это перехваченное письмо опубликовано? И неужели же это цитата из шпионского донесения? Факт насильственной смерти Павла Петровича, равно как и Петра III, был известен Наполеону и без агентов Фуше.

Наконец, по информации Доде, никто мадам де Бонней из России не высылал. После смерти Павла Панин вернулся на свой пост в Коллегии иностранных дел, и Бонней попросила у него паспорт для возвращения во Францию. Никита Петрович, пишет Доде (ссылаясь, разумеется, на слова самой Бонней), умолял ее остаться, объясняясь при этом в нежных чувствах к ней. Но она осталась неумолима.

***

Рассказывая все это Бернонвилю, она говорила, что ей необходимо встретиться с Талейраном: у нее целый портфель дипломатических документов, добытых посредством перлюстрации, которые она, в свою очередь, добыла на письменном столе графа Ростопчина. "Я видел в ее руках портрет Ростопчина и просмотрел сорок или пятьдесят записок, которые он ей писал, – сообщал Бернонвиль Талейрану. – Она также показала мне свою переписку с месье Паниным. Но эта последняя связь, похоже, не зашла так далеко". Помимо корреспонденции, добавляет посол, в ее портфеле есть также различные дипломатические шифры.

"Ее сопровождает, продолжает Бернонвиль, - молодая особа тринадцати или четырнадцати лет, которую она готова использовать, если потребуется, чтобы добиться своих целей. Она называет ее племянницей, но я полагаю, что это ее дочь, в существовании которой она не хочет признаться ради 28 лет, которые она себе дает. (У Мишель была внебрачная дочь Эвелина от связи с правым политиком Жаком Казалесом; ее муж официально удочерил ее. Но в Европе она была действительно с племянницей Клементиной – дочерью своей сестры Франсуазы-Огюстены д’Эпремениль, погибшей на эшафоте. – В. А.) Вчера она нанесла визит барону Криденеру (русский посланник в Берлине. – В. А.), через которого она получает письма от месье Панина".

Зимой 1801/1802 года она появляется то в Париже, то в Мадриде, то в Лондоне, ее сопровождает целая свита прислуги, племянница и секретарь, она всем показывает осыпанный бриллиантами портрет Годоя и аккредитив на тысячу фунтов стерлингов, говорят, что у нее большой кредит в банкирском доме Coudert в Гааге. Впоследствии к ней присоединяется англичанин по имени лорд Спенсер, занимавший в прошлом министерский пост. Она также называет себя родственницей члена государственного совета графа Реньо де Сен-Жан д’Анжели.

Прочитав об этом в газетах, граф написал письмо французскому послу в Голландии маркизу Семонвилю о том, что дама, выдающая себя за его родственницу, – самозванка и ее надо немедленно арестовать. "Мадам де Бонней – моя теща, – писал он. – Она уже два года не покидала Париж". Жену графа в девичестве звали Луиза Гюнон де Бонней.

Это дочь Мишель и Николя де Бонней. Значит, и впрямь самозванка?

Учинили следствие, в ходе которого вскрылись многие обстоятельства похождений Бонней. Парижская полиция перехватила письмо, адресованное жене первого консула Жозефине Бонапарт. Оно было подписано именем Александра Бельгарда – французского эмигранта на русской службе, участника итальянского и швейцарского походов Суворова, а потом и войны 1812 года. В царствование Павла он участвовал в интригах кружка, к которому принадлежала Бонней (Доде считает их любовниками, но это лишь его предположение). В частности, ездил за границу с посланием о том, что русский император готов к контакту с первым консулом. Автор письма сообщал г-же Бонапарт, что готов рассказать о кознях англичан и о заговоре против первого консула. Сличили почерк – оказалось, письмо написано Мишель де Бонней.

В конце концов жандармский поручик Мекенем (Доде предполагает, что это бывший паж Людовика XVI Филипп-Мари де Мекенем д'Артуа) получил задание разыскать Бонней. Поручик нашел ее в голландском городе Бреда. Он отрекомендовался посланцем г-жи Бонапарт и предложил ей отправиться с ним в Париж. Но уловка не сработала, Бонней в свою очередь заморочила голову поручику. Она рассказал ему, что, находясь в Бреда, держит в руках нити английского заговора против Бонапарта и "своим влиянием удерживает убийц, а это непростая задача, потому что тому, кто нанесет смертельный удар Бонапарту, обещано десять тысяч луидоров". Она знакомит недоверчивого поручика с лордом Спенсером как одним из участников заговора. "Я не мог понять, – пишет в своем рапорте Мекенем, – был ли англичанин сообщником или обманутым болваном". Дабы окончательно убедить поручика, она берет со стола только что изданные мемуары Коцебу и показывает ему то место, где говорится о ее необыкновенном влиянии при дворе императора Павла.

Когда поручик спустя несколько дней вернулся в дом для новой встречи, Мишель де Бонней исчезла неизвестно куда вместе с племянницей. Мекенем пошел по следу и вскоре узнал, что она находится в княжестве Пирмонт. Он запросил у Семонвиля бумагу на арест, и посол бумагу прислал, но добавил, что последнее слово принадлежит князю Вальдек-Пирмонтскому. Князь Георг I, прочитав бумагу, молвил: "Возможно ли, чтобы в моих владениях арестовали такую красивую женщину!" Поручик настаивал, и тогда князь сказал, что она, скорее всего, уже уехала из Пирмонта, потому что третьего дня простилась с обществом на балу. Поручик начал было описывать авантюры Бонней, но князь прервал его фразой: "В таком месте, как Пирмонт, когда вы видите женщину, вас не волнует, кто она и откуда, главное – чтобы она была молода и красива". "Мекенем догадался, что его августейший собеседник тоже находится под действием ее чар и что мадам де Боннэй соблазнила его во время своего пребывания в Пирмонте", – пишет Доде.

Далее следуют подробности погони поручика за неуловимой авантюристкой (в какой-то момент он понял, что ему нарочно не дают лошадей на почтовых станциях). В октябре 1803 года Мишель де Бонней появилась в Гамбурге, но опять ускользнула от полиции, а потом ее след простыл.

"И это все. На задворках истории мы часто встречаем странные персонажи, которые, заняв сцену на некоторое время, внезапно исчезают и больше о них не слышно. Так случилось и с Рифлон, так называемой графиней Бонней".

Этими словами заканчивает свое увлекательное повествование Эрнест Доде.

***

Однако это далеко не все. Доде считает блефом историю о заговоре. Но заговор был.

Доде считает лорда Спенсера Джорджем Спенсером, 2-й графом Спенсером, который был в кабинете Уильяма Питта-младшего членом Тайного совета, лордом-хранителем печати и первым лордом Адмиралтейства. Но это ошибочная идентификация. Британский историк Эндрю Робертс нашел письмо, адресованное лорду Каслри (Роберт Стюарт, викнт Каслри, 2-й маркиз Лондондерри). В то время он был секретарем по делам Ирландии. Письмо датировано 22 июня 1803 года. В этом послании некто Уолтер Спенсер просит вернуть 150 фунтов стерлингов ему и 1000 фунтов стерлингов Мишель де Бонней. Эти деньги, объясняет Спенсер, были потрачены на "задуманную лордом Каслри операцию с целью похищения Бонапарта в 1803 году", которую координировал мистер Листон, британский посланник в Гааге. Эти сведения опубликованы в книге Робертса "Наполеон Великий", вышедшей в 2015 году. Слово "похищение", добавляет Робертс, было иносказательной заменой слова "покушение".

В этом письме, продолжает Робертс, не было бы ничего криминального для правительства (мало ли какие шантажисты пишут министрам), если бы в ответном послании Джордж Холфорд, член парламента и ближайший друг Каслри, не написал бы, что если мистер Спенсер "даст себе труд обратиться на Даунинг-стрит, то его светлость примет его".

Некоторые другие источники утверждают, что весной 1802 года Мишель де Бонней встречалась в Эдинбурге с жившим там младшим братом короля графом д’Артуа, который дал ей рекомендательное письмо к генералу Пишегрю, проживавшему в Лондоне. Жан-Шарль Пишегрю, успешный полководец, в августе 1795 года вступил в тайные сношения с Бурбонами. Когда измена открылась, его сослали в Гвиану. Пишегрю сумел бежать в голландский Суринам. Оттуда он отправился в США, а из Америки – в Англию. Вместе с Жоржем Кадудалем – еще одним военачальником, разочаровавшимся в революции – он задумал заговор против Наполеона. В январе 1804 года Кадудаль, Пишегрю и еще три десятка заговорщиков высадились в Нормандии и к марту добрались до Парижа, чтобы там напасть на первого консула. Мишель де Бонней предоставила им одну из конспиративных квартир на улице Карем-Пренан. И она же на них донесла, а сама отправилась в Пирмонт с паспортом на имя мадам де Бельгард. В Пирмонте за ней погнался ничего не подозревавший жандармский поручик...

"Есть, однако, во всей этой истории что-то таинственное, необъясненное и необъяснимое, – писал о заговоре Пишегрю Марк Алданов. – Сказать с уверенностью, что в ней не было провокации, едва ли возможно".

Фуше любил такие провокации. Достаточно вспомнить "Заговор кинжалов", – нападение на Бонапарта 10 октября 1800 года на выходе из оперы – устроенный фактически под его контролем.

Мишель де Бонней после Реставрации будто бы исполняла еще кое-какие поручения Талейрана в Берлине и Касселе, а потом удалилась на покой и получала от короля пенсию. Умерла 30 декабря 1829 года в Париже, не дожив двух месяцев до 82 лет.

Ее сын Амедей-Дуи Деспан де Кубьер, которого она родила от маркиза Симона-Луи-Пьера де Кубьера, сделал военную карьеру, участвовал в наполеоновских войнах и войне 1812 года в России, в битве при Бородине потерял трех убитых под ним лошадей. В 1839-1840 занимал пост военного министра, в 1847 был осужден по обвинению в коррупции, но сумел добиться реабилитации. Великий офицер ордена Почетного Легиона, кавалер орденов Святого Людовика и Святого Фердинанда.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться